ЖД - Страница 109

109

– Как так можно? – шепотом стонала мать. – Ребенок успел привязаться к нему, это же больше, чем собаку потерять…

– Он вернется, все это глупости, – повторял отец. – Какая зачистка, какое уничтожение? Я бы знал… Лично мне этот Гуров не внушает никакого доверия.

– А генштаб?!

– Мало ли подделок. Я тебе за час три таких наклепаю. Ты скажи, ты Василию Ивановичу с собой еды положила?

– Положила… Бутерброды там, термос я ему отдала…

– Зачем ему термос?! – взвился отец. – Ты бы лучше яблок там, хоть витамин какой-то…

Анька лежала под одеялом, не раздеваясь. Не то чтобы она боялась заснуть, но просто вылезать из-под теплого одеяла ночью неприятно. Лучше уж в одежде. Она никогда еще не выходила из дома по ночам. Все-таки ей было всего четырнадцать.

– Ну, вы ложитесь. Мне так спокойнее будет, – сказал Василий Иванович.

Отец и мать ушли к себе. Анька знала, что они не спят, но к трем часам ночи, надеялась она, заснут. До трех она читала под одеялом при помощи фонарика. Книжка была дурацкая, приключенческая, – этим она никогда не увлекалась. В четверть четвертого послышались шаги в коридоре. Василий Иванович встал и тихо пошел к дверям. Вскоре щелкнул замок – это Василий Иванович закрыл за собой дверь. Анька мысленно сосчитала до двадцати, вскочила, подхватила школьную сумку, куда с вечера сложила все необходимое, и выскользнула за ним.

Она догнала его уже в подъезде. Шел дождь, размывая классики во дворе. Василий Иванович стоял у подъезда – то ли ждал ее, то ли не знал, куда пойти. Все-таки отвык скитаться за два года.

– Что ж ты, Василий Иванович? – тихо сказала Анька, тронув его за плечо. – Или думал, что я тебя одного отпущу? После всех твоих сказок-то?

– Анька! – залепетал Василий Иванович. – Живо домой, я кому говорю!

– Мне, мне говоришь. Пошли, что ли?

– Вот хитрая какая! – прошептал Василий Иванович. – Ты думала, я всех перебужу дома, да? Потому и дождалась, пока выйду?

– Умный ты, Василий Иванович, – уважительно сказала Анька. – Но я тоже, видишь, не совсем деревянная.

– Ну, попрощались, и хорошо. У меня сердце болело, что не попрощаемся. Иди давай, видишь – дождь сыплет?

– У меня зонтик есть, – сказала Анька, только сейчас вспомнив о зонтике. Все-таки ей было тяжело уходить из дома, и она только сейчас поняла, что уходит отсюда в последний раз. Ну, пусть не в последний, но в любом случае надолго.

Она раскрыла зонт. Василий Иванович попытался перехватить его, чтобы держать над ней и над собою, но рукоятка выскользнула у него из руки, и зонт ветром понесло по двору. Анька еле догнала его.

– Вот видишь, – сказала она, запыхавшись. – Куда тебя одного отпускать, такого-то? Я до Алабина твоего тебя довезу, а там и вернусь. Нельзя же, чтобы тебя ловили, как бродягу. Понимаешь? А когда ты со мной, ты не бродяга, ты как бы меня сопровождаешь к родне в Саратов. Нормально? У меня и адрес бабушки записан, я у нее гостила однажды.

– Вот хитрая, – повторял Василий Иванович, и его мокрое лицо умильно морщилось. – Все придумала, все рассчитала… Что ж ты храбрая такая, Аня? Ты же знать не знаешь, какое оно – Алабино.

– Я тебя зато знаю, – просто сказала Анька. – Пошли, Василий Иванович. Где Алабино твое?

– Под Белгородом, – прошептал Василий Иванович.

– Вот и хорошо. Электричками поедем, так безопаснее. Я и денег взяла.

– Ах ты! – умилился Василий Иванович, но тут же посуровел. – Твои же решат, что я взял.

– Не решат, – сказала Анька. – Я записку оставила. Ну, скорей, а то вдруг они проснутся.

4

В электричке Анька задремала. Народу почти не было, только хмурый парень напротив исподлобья смотрел на нее. Василий Иванович явно боялся этого парня и отчего-то все время поджимал ноги, пряча их под скамейку.

Анька не понимала, почему парень так зол и почему Василий Иванович его боится. Это был обычный пьяный парень. Ну, не выспался, возвращается из каких-то гостей… Сиплый голос машиниста сказал, что поезд проследует до Тулы со всеми остановками, кроме Силикатной и Покровского. Анька свернулась калачиком и впервые за ночь провалилась в сон.

Проснулась она от того, что кто-то на нее навалился и, сопя, пытался раздвинуть ей ноги. Со сна она не сообразила, чего хочет от нее парень, который теперь сопел ей в лицо чесночным духом и лез то под свитер, то в штаны.

– Ааааа! – заорала Анька. – Спасите!

Вся надежда была на Василия Ивановича, но на Василия Ивановича в таких делах, прямо скажем, надежда была плохая. Он топтался рядом, воздевая руки к небу, и причитал: «Ах! Горе-то какое! Ах, Господи, что делается! Анечка! Анечка, что делать-то!»

– Кнопку! – взвизгнула Анька. – Кнопку нажми!

Она знала, что в электричках бывает экстренная связь с машинистом, но знала и то, что от этой связи нет никакого толку, не бросится же машинист в вагон, оставив управление поездом; а бригад милиции в поездах давно не было – все были брошены на отлов ЖД в Москве, в которой никаких ЖД давно уже не было, да и кавказцы как-то вдруг исчезли, словно тоже решили поучаствовать в войне.

– Ааа! – орала Анька, и никогда в жизни ей не было так страшно. Холод наполнял ее, холод и ужас, от которого руки и ноги отказывались повиноваться. Парень был тяжелый, навалился на нее всем телом, грязным губастым ртом залеплял ее рот, и она содрогалась от страха и гадливости. Она плохо представляла себе, что будет, но понимала, что сейчас это будет, и будет неотвратимо, потому что помочь некому. Ночью в электричках всегда помочь некому.

– Ааа! – так же визгливо, по-заячьи, кричал со слезами в голосе Василий Иванович. – Анечка, детонька, что делается!

109