ЖД - Страница 82

– Какого покрывала?

– Успокойся, я просто забыл, что ты не все читала. Была такая легенда про девушку, которая коснулась покрывала богини.

– Я не касалась, ничего не касалась, – повторила она дрожа. Губернатор обнял ее и зашептал в ухо:

– Ну хватит, хватит. Что за глупости. Пьяный дурак замахнулся топором. Он же и ударить не смог. Ты права, он еще сказал, что они убивать не могут.

– Мы не можем, да, – закивала она. – Иногда волки могут, но потом знаешь как мучаемся? Я никогда не пробовала. Я не смогу. Мне уйти надо.

– Почему уйти, куда? Объясни ты наконец!

Он решительно шагнул к выключателю, зажег свет, и через секунду в окно влетел огромный булыжник – Аша еле успела отскочить. На пол брызнуло стекло. Внизу затопотала охрана, послышались свистки и ругань. В комнату ворвался телохранитель.

– Что, Алексей Петрович? Не ранены?

– Аша, ты как?

Она молчала, закрыв лицо руками.

– Мы эту сволочь поймаем, за ним Михалыч побежал. Как же это он, откуда? – Телохранитель шагнул к черному окну, оскалившемуся осколками. – Напротив стоял, гадина… Ну, поймаем – лично допрошу. Не уйдет, Алексей Петрович, верняк, не уйдет.

– Ко мне его, когда поймаете, – сказал губернатор. – Позовите там водителя, скажите, что мы поедем на дачу.

– Нет! – закричала Аша. – Нельзя! Нет! Только тут, только в городе!

– Черт, – устало выговорил губернатор и потер левый висок. – Ну, усильте охрану… пусть постелят на первом этаже, а ваши ребята стекла проверят. (В спальне на первом этаже стекла на всякий случай стояли не простые, а бронированные.) Идите сейчас, мы чай пить будем.

– Да накрыто, – сказал телохранитель. – Вы не сердитесь, Алексей Петрович, я по периметру посты выставлю… Мне уж водитель сказал – что это вы без меня-то? Ведь такое могло…

– Ничего там не могло, – сказал губернатор. – Вы не очень распространяйтесь, что я туда ездил. Это мои дела, мы сами разберемся. Аша, идем.

Он взял ее за руку. Она шла за ним вяло, безвольно, опустив глаза, еле передвигая ноги.

Глава третья

1

– Черт-те что, – повторил губернатор, совершенно успокоившись.

Сходить с ума было положительно не из-за чего. Тревожило его по-настоящему только одно – да и то не тревожило, а так, червячок внутри посасывал: во всяком триллере страшно не тогда, когда убивают, – это бы полбеды, жанр такой, – но когда убивают неумело. Страшно не просто получить письмо, написанное кровью, – но письмо детским почерком, с грамматическими ошибками. Во всей этой истории его пугала именно детскость, неуклюжесть попыток: его бездоказательно уверяли в Ашиной неверности, его караулил с топором мужик, не умеющий нанести удара; в его окно метнули булыжник, как только там загорелся свет и обозначились силуэты, – но ясно же, что булыжником никого не убьешь… Он сумел вызвать в местном населении, которое сроду ничего не делало, кроме тупой сельхозработы, не просто ненависть, а желание его убить, убрать; чтобы эта публика дошла до такого намерения – надо было в самом деле привести в действие серьезные силы. Это он понимал. Он не понимал только, почему дурацкая легенда так живуча в сознании именно этого несчастного народа. Впрочем, если в центре верили в Капшировского и Белое братство, последнее он застал первокурсником, – почему в этой глуши не верить, что от их с Ашей брака родится антихрист? Вполне в русле здешних легенд. Вот, значит, как закончится равновесное качание двух богов. Не вечно бегать по кругу здешней истории. Придет человек из старого северного рода, встретит девушку-волка из другого старого рода, они познают друг друга, она понесет от него, – и тот, кто от них родится, положит конец обоим захватчикам, да и самому коренному населению. А потому никак нельзя, чтобы он рождался. Пока они были вместе, туземцы терпели, да большинство из них ничего и не знало, но стоило Аше поехать к бабушке и признаться в беременности (туземцы говорили – «в тягости», беременем у них называлась грибная корзина), как волки забеспокоились. Тут же прознали – откуда только, по какому телеграфу?! – что варяг того самого, северного рода.

– Почему ты не говорил мне? – спросила Аша с жалобным укором, действовавшим на него особенно неотразимо; он тут же чувствовал себя виноватым за все ее бывшие и будущие беды.

– Чего не говорил?!

– Что ты Рюрикова корня.

– Господи, Аша! Откуда мне было знать, что это имеет значение! Я Кононов по отцу, никогда не носил этой фамилии, всю жизнь писался Бороздиным. Это фамилия отчима, мать вышла замуж, когда мне был год. Кононов никогда и не жил с нами, я понятия не имею, кто он такой…

– Что ж ты так, губернатор. Это же самый варяжский род. Конунг, конан – или не знаешь? Предводителев сын, вот оно что значит. Ты бы хоть мне сказал, я б к тебе на полок не пошла.

– На какой полок?

– Сто шагов, мера наша, – сказала она с виноватой улыбкой. – У вас переврали, говорят – «порог».

– Где же я это читал? – хмуро спросил губернатор. – Он полюбил местную ведьму, а ей с ним было нельзя. Ее за связь с человеком и свои проклянут, и деревенские камнями побьют… Вспомнил! «Олеся», да? Ты же, Ашка, начитанная девочка, только притворяешься дурой. В библиотеку небось ходишь, да? Вот дурак, как я сразу не отгадал. – Он улыбнулся, и она робко ответила ему – улыбка вышла кривая, жалкая, но он и ее принял за подтверждение. – Это чтобы я посерьезнее к вашим относился, да? Бедная моя, да я и так отношусь к тебе и твоим сказкам серьезнее некуда! Ведьма местная, надо же… Там тоже бабка была, все глупости говорила… Да таких сюжетов пропасть. Брось, хватит! Сейчас этого поймают, что камнями тут разбросался, – окажется, что я какую-нибудь тяжбу не в его пользу решил. Погоди, увидишь…