ЖД - Страница 95

– Я вас слушаю, Алексей Петров, – сказал в трубке сиплый голос Тарабарова.

– Это я вас слушаю, Савелий Иванович.

– Нет, Алексей Петров, это ты мне должен сказать, как ты выполнил директиву. Время отчетное, сам должен помнить.

– Я выполнил директиву, – ровно сказал Бороздин.

– Каким образом, Алексей Петров?

– Я отвез девушку к ее родне и больше с нею видеться не намерен.

– В уши-то мне не ссы, Алексей Петров! – прикрикнул Тарабаров. – Думаешь, у ее родни поста не поставили? Я тебе что сказал, Алексей Петров?! Государева служба – это цицю сосать, ты думаешь? Ты цицю хочешь сосать? Я на тебя возлагаю в двадцать четыре часа…

– Это я на вас возлагаю, Савелий Иванов, – сказал Бороздин. – Не тяжело вам там, нет? С большим прибором возлагаю. Пошел на хуй, рожа красная.

При этих словах порыв мокрого ветра распахнул форточку и порвался в окно.

– Никогда при мне это слово не говори, – раздельно произнесла Аша. – У него при мне сила есть.

Губернатор представил, как западный ветер в эту самую секунду налетел на Тарабарова и опрокинул его вместе с креслом. Ему стало весело.

– Ладно, надо собираться. Спасибо, Гриша.

– И куда вы сейчас? – спросил Григорий.

– Да есть куда, – вдруг ответила Аша. – Я знаю тут дороги, выйдем. На краю города машину возьмем, деньги у меня припрятаны. Я все припрятывала, что ты давал. Там на попутной доедем до другого города, где не ищут пока. В электричку сядем да в Дегунино поедем. Я все деревни тут знаю, знаю, где волки где так себе люди. К волкам нам нельзя, но до Дегунина и они не тронут. А так себе люди везде мне приют окажут. Слово я такое знаю. Пойдем, губернатор, а то, неровен час, и сюда сейчас припожалуют…

Они спустились по темной лестнице. Дождь перестал, И крупные мохнатые звезды показались в тучах, как заплаканные глаза между слипшимися ресницами.

– Вот ты и бегаешь, как заяц, государев человек, – сказала ему Аша. – И все твое государство.

– Подожди, недолго мне бегать, – сказал Бороздин.

– И то, недолго. Хорошо еще, если добежим. Ладно, пошли.

Она долго вела его темными дворами, среди каких-то ям, рытвин, канав, брошенных тряпок, мотков проволоки, свалок… Губернатор никогда еще не ходил по окраинам. Его пронзила внезапная мысль о том, что именно среди этих еле освещенных халуп, на свалках, в ямах и колодцах, где живут васьки или прячут трупы, ему придется теперь ночевать. Зaпаx мокрой земли мешался со смрадом помоек. Все раскисало, разлезалось, пузырилось, и ничему больше он не был хозяин.

– Долго нам идти? – спросил он.

– Долго, кружной путь. Ты не робей, – сказала она Вдруг. – До Дегунина довезу, а там, глядишь, все получится.

– Этот ребенок, что во мне, – он ребенок не простой. Большую силу мне дает, кстати. Я до него помнишь какая слабая была? Ветром шатало. А теперь дойду. До Дегунина дойду, и до гор дойду. И тебя доведу, куда скажешь. Ты потом сюда вернешься, тебя наши любят. А твои простят, у них мало таких, умных-то.

– Видно будет, – сказал Бороздин.

– Нам бы до электрички добраться, – сказала она. – Где железная дорога, я проживу.

3

В соседнем городе он снял с карточки все деньги, и вовремя: когда два часа спустя, на вокзале, решил проверить, заблокировали ли счет, – доступа к нему и впрямь не оказалось. Деньги Аша заботливо рассовала по его и своим карманам; он думал, что после бессонной ночи и пяти часов в тряском междугородном автобусе она будет чуть жива, – но она словно крепла с каждым шагом, словно состояние бездомности было для нее самым естественным. И то сказать, она не радовалась, когда он ввел ее в свои хоромы, – с чего ей было огорчаться, когда этого больше не было? Оно ведь было чужое, не свое.

– Мы давно так привыкли, – сказала она, угадав его мысли. – У нас своего, почитай, и нет ничего. На своей земле как на чужой. Странствие – самое наше дело. Васьки тоже все странствуют, их за это святыми людьми зовут. Они потому и странствуют, что мир этим спасают.

– Как спасают? – машинально спросил Бороздин.

– А чтобы начало не началось. Они по кругу ходят, вот и спасают. Может, весь мир на них держится.

– Почему?

– Должность такая, кружиться. Вы их васьками называете, а у нас они соколы. Сокол – он окол ходит, круг рисует. Они кружатся, а кольцо ими держится. Теперь-то можно и тебе знать, – добавила она снисходительно, – теперь ты сам вроде как без дома, без дела. Немного – и сокол станешь.

– А волк?

– Волком родиться надо, – обиделась она.

– И что, васьки у вас святые?

– Святые. Святей – только те, что дорогу строят.

– Какую дорогу? – не понял Бороздин.

– Разную. Раньше такую топтали, теперь железную делают. Железную дорогу строить – это самое святое дело.

– Это зачем? – не понял он.

– Про то еще не время. Будет пора – тогда расскажу. Они подходили к вокзалу. На вокзале в тот день отчего-то проводилась спецоперация по отлову васек, так что Бороздину с Ашей, можно сказать, повезло. Сам Бороздин в бытность губернатором, случалось, несколько раз санкционировал прямые отловы – в особенности когда дело касалось васят, развозимых по приютам, – но особенно старался не зверствовать: в конце концов, от васек не было особого вреда, а что такое Распределители, он знал, ездил в показательный московский васятник, когда для губернаторов сделали экскурсию под руководством все того же Тарабарова. Прежде чем они попадали в васятники, их подолгу морили в обезьянниках, досматривали, выясняли обстоятельства, а проще сказать – выбивали из них сведения; половина васек никаких сведений не помнила, и за это их били снова, уже без всякого смысла.