ЖД - Страница 124

124

– Слушаю вас, – насторожившись, сказал Иван Андреевич. Казалось, он даже поднял одно ухо.

– Вы, милейший Иван Андреевич, преподаете ведь около тридцати лет? Не так ли?

– Тридцать два, – все так же настороженно отвечал учитель.

– Ага. Так-с. Следовательно, большая часть вашей карьеры прошла при варяжской оккупации?

– Я работал при той власти, которая была, – растерянно сказал учитель.

– Очень хорошо-с, назовите это так. Но ведь та власть, которая была, насаждала и соответствующую идеологию, разве не так?

– Я учил детей грамоте и счету, – сказал Иван Андреевич с некоторым даже вызовом, весьма забавным в устах человека, шатаемого ветром.

– О да, и письму, – подхватил Эверштейн. – Учат нас и грамоте, и письму, а не могут выучить ничему. Но ведь и истории, верно? И основам права, не знаю уж, как это у вас называется после очередной реформы? И вдалбливали детишкам, что это их земля?

– Это их земля, – эхом отозвался учитель.

– Вы отлично знаете, Иван Андреевич, что это не их земля, – спокойно сказал Эверштейн. – Что и подтверждается фактами. Большая часть населения сбежала, стоило приблизиться настоящим хозяевам. Все это были варяжские оккупанты, не умевшие элементарно обработать поле. Те, кто остались, – допускаю, да, очень может быть, действительно давние жители этой территории. Но они никогда не были тут хозяевами, потому что вообще ничем не умеют управлять. А теснимыми, изничтожаемыми, всячески репрессируемыми хозяевами этой земли были, вот именно, те самые, которые наконец сюда добрались. Представьте себе. Такая история.

– Если угодно, вы можете сами объяснить это детям, – сказал Иван Андреевич после некоторого раздумья.

– Не хотим, Иван Андреевич, потому что это совершенно не нужно. У вас, как вы сами заметили, нету здесь такого количества детей, чтобы содержать школу. Это понятно, я надеюсь? Я совершенно не хочу ничего никому объяснять, милейший Иван Андреевич. Я настаиваю только на том, что и вы не имеете больше права увеличивать свой педагогический стаж. Тридцать два годика, и будет. Поработали ретранслятором, повнушали деткам варяжскую версию истории, порассказали о великом собирателе земель князе Владимире, при котором нас окончательно выгнали с нашей земли, – и спасибо вам большое, пожалуйте на почетную пенсию. Полагаю, вы не станете претендовать на слишком большие суммы? Потому что, сами понимаете, ежели у вас один способный Андрюша Дылдин на все село – уровень вашего преподавания становится ясен сам собой, разве нет?

– Я ничего другого не ждал, – прошептал Иван Андреевич.

– Правильно, что не ждали. Учителю трезвая самооценка даже и положена, не правда ли? А на досуге – у вас теперь много будет досуга – подумайте, как и чему надо было учить подопечных, чтобы получались нормальные люди. В музей истребления зайдите. Вам полезно будет посмотреть, что проделывали с настоящими хозяевами земли ее захватчики. Те самые захватчики, Иван Андреевич, чью политику вы здесь осуществляли. Растлевая – не побоюсь этого слова – детей. Детей растлевая, вы понимаете? Вы понимаете вообще, что такое дети?!

Здесь голос Эверштейна взлетел, – дети были любимым хазарским козырем, и в самом деле трудно было найти другой народ, который бы относился к ним так серьезно. Но учитель не испугался, хотя обычно крики Эверштейна пугали собеседников. Иван Андреевич спокойно сидел на шатком стуле, глядя куда-то в угол.

– Мы, конечно, все это заслужили, – сказал он тихо. – Но я одного не понимаю: вы что же все это, всерьез?

– Что именно? – полюбопытствовал Эверштейн, быстро переходя на деловито-спокойный тон, поскольку истерика явно не прохиляла.

– Ну… вот это все… про вашу власть… Неужели вы действительно думаете, что это теперь – навсегда? Что у вас получится?

– У нас всегда получалось, – сказал Эверштейн. – На своей земле, да чтоб не получилось? Или вы опять думаете победить при помощи генерала Мороза? Так мы, знаете, и на Колыме не дохли, что нам ваши нынешние морозцы…

– Я не к тому, – отмахнулся учитель. – При чем тут мороз, пространство… Вы что, в самом деле не понимаете, что никому из вас никогда не взять верх? Ни вам, ни нашим? Вы же неглупый человек, наверное. Ну, закроете вы школу. А дальше что?

– А дальше – доведем до конца то, что вы нам своим варяжским реваншем не дали сделать в семнадцатом, – сказал Эверштейн. Он не был настроен на историософские прения, тем более что на вопрос «А дальше?» у него самого не было стопроцентно вразумительного ответа.

– А что, без варяжского реванша у вас все получилось бы? – спросил Иван Андреевич. – Я же немного знаю вопрос. Я знаю, что у вас уже к двадцать третьему году все посыпалось из рук. Ничего не прижилось, буквально ничего! Поймите, вам можно сколько угодно бороться за власть, но брать ее нельзя. Мы-то выживем, но вы очень скоро перережете друг друга – как этого-то не понять, я не знаю! Ведь сколько попыток уже было, сколько крови пролито своей и чужой…

– Варягам вы, вероятно, этого не говорили? – осклабился Эверштейн. – Они бы вас за такие речи – живо чик-чик?

– Говорил и варягам, – закивал учитель, – и Здроку ихнему говорил, он у меня всех детей с уроков снимал, на марш-броски гонял… Толку-то? Я это кому хотите скажу, и ничего мне не будет, потому что старый учитель никому не нужен. Но как вы сами-то не видите?

– Что же вы нам предлагаете? – спросил Эверштейн, чувствуя, что сам этот вопрос – уже поражение.

– Что? Я не знаю, что вам предложить… Может быть, и им, и вам попробовать взять немного земли и начать работать на самих себя? Но ведь вы не можете жить, никого не захватывая. Это ваша сущность, судьба. Значит, я ничего не могу вам посоветовать. Я вам только могу сказать, чем все кончится.

124